Воспоминания о Гедике

В этих маленьких заметках — отдельные случаи пересечения наших с Александром Фёдоровичем путей, в классе и вне его, своего рода фрагменты воспоминаний.

***

К чему привык он сам, того же требовал от других.

Встречаю однажды Софью Николаевну * — бессменного помощника Александра Фёдоровича, удивительно преданного ему, — в сильном беспокойстве.

— Алик, Вы не видели Борю Шацкеса **?

— А что такое?

— Да вот, Александр Фёдорович волнуется, его нет…

— А во сколько он должен быть?

— В четыре.

— Так ещё только без двадцать…

Старик не мог этого понять: в четыре уже надо было начинать играть, а не доставать инструменты, ноты, разыгрываться, хорошо ещё, если не отправляться на поиски пультов и т. д.

* Софья Николаевна Староскольская — секретарь кафедры камерного ансамбля.

** Сын известного профессора Абрама Владимировича Шацкеса; тогда, как и я, студент Александра Фёдоровича.

***

Вспоминаются такие тяжёлые для него дни…

Все знали: очень плохо с женой. Прихожу, как обычно, в 44-й класс, скоро приходит и сам Александр Фёдорович. (Жил он в правом крыле консерватории, где были квартиры профессоров.) Мы — к нему: «Александр Фёдорович, ну зачем Вы пришли? Позанимались бы сегодня без Вас!»

Он махнул рукой: «Помирает, совсем помирает… Ну, давай…»

Быть в классе вовремя, даже в эти минуты, для него было более чем естественно…

Очень не любил Александр Фёдорович, когда у него просили ансамблевые сочинения для больших составов — квинтеты, секстеты и т. п.

— Не проси, не дам!

— Но почему?

— Ходить не будете. Сонаты играйте.

Что бы он сказал сейчас, когда столько студентов работает в разного рода (и разного сорта!) оркестрах, ансамблях, сколько их болеет в «сезон гриппа», я уже не говорю о том, сколько из-за всего этого неприятностей с расписанием и т. д., и т. п.!..

***

Из случайно подслушанного разговора двух юных пианистов в ожидании урока: «А ты сколько в этом году гедиков сыграл?»

***

Наш профессор терпеть не мог резких, излишне акцентированных звучаний на рояле.

Как-то прихожу в класс… Александр Фёдорович, скрытый оргáном, не сразу видел пришедшего: «Кто там? Входи!»

Вставал, шёл навстречу, приветствовал гостя, иногда не без ехидства — если это был студент: «Ну что, пришёл играть или справиться о здоровье?»

Увидел меня: «А-а, садись». Поговорили на разные темы, потом заговорили обо мне — примерно так: «Слушай, тебя все хвалят, а ведь у тебя не всё в порядке; бывают такие акценты (очень забавно их изобразил), будто зуб рвёшь! Мягче, слабее!» (Любимое слово Александра Фёдоровича.)

Однажды ему показалось преувеличенным forte в одной из кульминаций сонаты Рахманинова: «Стой! Стой! Это невозможно: душишь, давишь!!!»

Итак, на первом плане — спокойное музицирование, равновесие во всём. Я убедился в этом ещё раз, когда слушал в Малом зале консерватории авторский вечер Александра Фёдоровича при участии самого композитора как пианиста и музыкантов Бетховенского квартета. Исполнялись фортепианные трио, квартет и квинтет. Редко бывает, чтобы характер музыки и характер её подачи слушателю составляли бы в такой степени одно целое…

***

Ещё об одном впечатлении, связанном с Гедике-композитором.

В необычайно торжественной обстановке, в переполненном Большом зале консерватории 19 марта 1957 года шёл концерт, посвященный 80-летию Александра Фёдоровича. Оркестр Филармонии (дирижер Б. Э. Хайкин) играл 3-ю симфонию юбиляра. Солировали в этот вечер К. А. Эрдели, С. Н. Ерёмин, сам Гедике играл на органе — соло и в ансамбле.

Во втором отделении — поток поздравлений, бездна адресов; среди массы других — конечно же, от детских музыкальных школ.

И вот в какой-то момент от этой депутации отделился маленький мальчик, не спеша уселся за рояль и в сдержанном темпе заиграл… «Заиньку». «Заинька» в Большом зале!!! Представьте себе, что после этого творилось — зал буквально рухнул от аплодисментов: всё выглядело тем более уморительно, что игра ребенка была полна серьезности и достоинства. И, конечно, юбилею Александра Фёдоровича это «происшествие» придало черты абсолютной неповторимости…

***

О Сонате для виолончели и фортепиано Прокофьева (вместо заключения)

После того как Рихтер и Ростропович в начале 1950-х годов впервые сыграли это выдающееся сочинение, мне и моему другу, ныне известному виолончелисту Виктору Симону (тогда мы оба занимались у Александра Фёдоровича), очень захотелось самим исполнить сонату.

— Александр Фёдорович, можно ли нам взять эту сонату? Скоро Ваш классный вечер — там и сыграем.

— Нет! Сыграем на зачёте в классе, пугнём — и все… (В этот момент у него смешно поднялись усы.)

— Александр Фёдорович, ведь вполне правая музыка, чистый до мажор.

Он — ни в какую… Нашего профессора нетрудно было понять: сегодня можно, завтра будет нельзя (это уже бывало), и его опыт подсказывал — так лучше, целéй будем. Хотя Соната Прокофьева уже была издана, всё, связанное с 1948 годом, было ещё так свежо в памяти… Однако постепенно уходило то, что так пугало Александра Фёдоровича и, конечно, не только его; уходило, будем надеяться, навсегда…

Александр Бахчиев